АЛЬГЕРО
, 53 года20 февраля 2008 15:34
Саэки сан подняла лежавшую в ногах сумку и достала маленький ключ.
Отперев выдвижной ящик, извлекла из него несколько толстых папок и положила на стол.
-- Вернувшись в этот город, я стала вести записи. Садилась за стол и писала. О своей жизни. Я родилась здесь, неподалеку, и очень полюбила одного юношу, который жил в этом Доме. Влюбилась без оглядки, сильнее любить невозможно. И он меня полюбил. Мы жили внутри совершенного, абсолютного круга. Все в нем было законченным. Однако, разумеется, вечно так продолжаться не могло. Мы повзрослели, менялось время. Круг в нескольких местах разорвался -- в наш рай вторгалось что то извне, а то, что было внутри круга, норовило выйти наружу. Обычное дело. Впрочем, тогда такая мысль даже не могла прийти мне в голову, и, чтобы как то помешать этому вторжению и этой утечке, я и открыла камень от входа. Не могу вспомнить, как мне это удалось, но я решилась -- так хотелось не потерять его , не дать внешней силе разрушить наш мир. В то время мне было не понять, чем все обернется. И я дорого поплатилась за это.
Она замолчала, взяла со стола авторучку и закрыла глаза.
-- [COLOR=blue]Жизнь для меня кончилась в двадцать лет. А то, что было потом, -- всего лишь бесконечные воспоминания[/COLOR]. Мрачный извилистый коридор, длинный, ведущий в никуда. Но надо было жить дальше. И потянулись дни -- пустые, ничем не наполненные. За это время я совершила массу ошибок. Нет... Честно говоря, мне даже кажется, что я вообще почти все делала не так. Замыкалась в себе и жила в одиночестве, как взаперти. Словно на дне глубокого колодца.
Проклинала, ненавидела все, что лежало за этой чертой. Потом отпирала дверь наружу, делала вид, что живу. Принимала все как есть, обреталась в этом мире, ничего не чувствуя, не воспринимая. Спала со многими мужчинами. Можно сказать, даже замужем побывала. Но... все это не имело смысла. Пролетело в одно мгновение и следа не осталось. Лишь несколько шрамов от того, на что смотрела свысока, что испортила.
Саэки сан опустила руку на три папки, лежавшие стопкой на столе.
-- Все, что было в моей жизни, я подробно записывала вот здесь. Чтобы разобраться, навести порядок в самой себе. Хотелось понять, что я за человек, как прожила жизнь. Упрекать, кроме себя, некого. Нелегкий труд, однако, саму себя препарировать. Но теперь все. Конец моим писаниям. Больше они мне не нужны. Не хочу, чтобы их еще кто то прочитал. Вдруг кому нибудь
на глаза попадутся... Как бы вреда от них не было. Поэтому мне хотелось бы сжечь эти бумаги. Все. Чтобы следа не осталось. Можно вас об этом попросить, Наката сан? Кроме вас, мне положиться не на кого. Нахальство, конечно, с моей стороны...
-- Понятно, -- сказал Наката и несколько раз решительно кивнул. -- Если вы так хотите, Наката сожжет. Будьте спокойны.
-- Спасибо.
-- Для вас важно было это писать, да? -- спросил он.
-- Да, важно. А вот в уже написанном, готовом -- смысла никакого.
-- Не говори, что мать тебя не любила. Это не так, -- слышится за спиной голос парня по прозвищу Ворона. -- А если еще точнее, она очень любила тебя. Прежде всего ты должен в это поверить. Здесь отправная точка.
-- Но она же меня бросила. Оставила там, где не должна была оставлять, и исчезла. Нанесла мне такую рану, что ее не залечишь. Сейчас я это понимаю. Как она могла так поступить, если действительно меня любила?
-- В конечном счете все вышло так, как вышло, -- говорит Ворона. -- Ты в самом деле сильно пострадал. И дальше будешь мучиться от этой раны. Очень тебе сочувствую. Но знаешь, несмотря на все, ты вот как должен думать: "Я еще выберусь. Я молодой, крутой парень. Гибкости мне не занимать. Залижу раны, подниму повыше голову и вперед!" А вот она уже на такое не способна.
Ей только пропадать. И дело не в том, кто хороший, а кто плохой. Реальное преимущество на твоей стороне. Думай так.
Я молчу.
-- Послушай! Что было, то прошло, -- продолжает Ворона. -- Теперь уже ничего не вернешь. Не надо было тогда ей тебя бросать, и ты не должен был остаться один. Но раз случилось... все равно что вдребезги разбитая тарелка.
Как ни старайся, не склеишь. Так ведь?
Я киваю. Как ни старайся, не склеишь . Что правда, то правда.
А Ворона продолжает:
-- Слышь? Твоя мать жила с ужасом и обидой в сердце. Прямо как ты сейчас. Поэтому она так с тобой и поступила. Не могла по другому.
-- Хотя любила меня?
-- Именно, -- говорит Ворона. -- Любила, а оставаться с тобой не могла. Ты должен понять, что было у нее на душе, и смириться. Понять, какой непередаваемый ужас и обиду она переживала. Понять, как себя самого. Нельзя, чтобы и с тобой это случилось. Не надо повторения. Иными словами, ее нужно простить. Конечно, это нелегко. Но ты должен. В этом твое единственное спасение. Другого нет.
Саэки сан подняла лежавшую в ногах сумку и достала маленький ключ.
Отперев выдвижной ящик, извлекла из него несколько толстых папок и положила на стол.
-- Вернувшись в этот город, я стала вести записи. Садилась за стол и писала. О своей жизни. Я родилась здесь, неподалеку, и очень полюбила одного юношу, который жил в этом Доме. Влюбилась без оглядки, сильнее любить невозможно. И он меня полюбил. Мы жили внутри совершенного, абсолютного круга. Все в нем было законченным. Однако, разумеется, вечно так продолжаться не могло. Мы повзрослели, менялось время. Круг в нескольких местах разорвался -- в наш рай вторгалось что то извне, а то, что было внутри круга, норовило выйти наружу. Обычное дело. Впрочем, тогда такая мысль даже не могла прийти мне в голову, и, чтобы как то помешать этому вторжению и этой утечке, я и открыла камень от входа. Не могу вспомнить, как мне это удалось, но я решилась -- так хотелось не потерять его , не дать внешней силе разрушить наш мир. В то время мне было не понять, чем все обернется. И я дорого поплатилась за это.
Она замолчала, взяла со стола авторучку и закрыла глаза.
-- [COLOR=blue]Жизнь для меня кончилась в двадцать лет. А то, что было потом, -- всего лишь бесконечные воспоминания[/COLOR]. Мрачный извилистый коридор, длинный, ведущий в никуда. Но надо было жить дальше. И потянулись дни -- пустые, ничем не наполненные. За это время я совершила массу ошибок. Нет... Честно говоря, мне даже кажется, что я вообще почти все делала не так. Замыкалась в себе и жила в одиночестве, как взаперти. Словно на дне глубокого колодца.
Проклинала, ненавидела все, что лежало за этой чертой. Потом отпирала дверь наружу, делала вид, что живу. Принимала все как есть, обреталась в этом мире, ничего не чувствуя, не воспринимая. Спала со многими мужчинами. Можно сказать, даже замужем побывала. Но... все это не имело смысла. Пролетело в одно мгновение и следа не осталось. Лишь несколько шрамов от того, на что смотрела свысока, что испортила.
Саэки сан опустила руку на три папки, лежавшие стопкой на столе.
-- Все, что было в моей жизни, я подробно записывала вот здесь. Чтобы разобраться, навести порядок в самой себе. Хотелось понять, что я за человек, как прожила жизнь. Упрекать, кроме себя, некого. Нелегкий труд, однако, саму себя препарировать. Но теперь все. Конец моим писаниям. Больше они мне не нужны. Не хочу, чтобы их еще кто то прочитал. Вдруг кому нибудь
на глаза попадутся... Как бы вреда от них не было. Поэтому мне хотелось бы сжечь эти бумаги. Все. Чтобы следа не осталось. Можно вас об этом попросить, Наката сан? Кроме вас, мне положиться не на кого. Нахальство, конечно, с моей стороны...
-- Понятно, -- сказал Наката и несколько раз решительно кивнул. -- Если вы так хотите, Наката сожжет. Будьте спокойны.
-- Спасибо.
-- Для вас важно было это писать, да? -- спросил он.
-- Да, важно. А вот в уже написанном, готовом -- смысла никакого.
-- Не говори, что мать тебя не любила. Это не так, -- слышится за спиной голос парня по прозвищу Ворона. -- А если еще точнее, она очень любила тебя. Прежде всего ты должен в это поверить. Здесь отправная точка.
-- Но она же меня бросила. Оставила там, где не должна была оставлять, и исчезла. Нанесла мне такую рану, что ее не залечишь. Сейчас я это понимаю. Как она могла так поступить, если действительно меня любила?
-- В конечном счете все вышло так, как вышло, -- говорит Ворона. -- Ты в самом деле сильно пострадал. И дальше будешь мучиться от этой раны. Очень тебе сочувствую. Но знаешь, несмотря на все, ты вот как должен думать: "Я еще выберусь. Я молодой, крутой парень. Гибкости мне не занимать. Залижу раны, подниму повыше голову и вперед!" А вот она уже на такое не способна.
Ей только пропадать. И дело не в том, кто хороший, а кто плохой. Реальное преимущество на твоей стороне. Думай так.
Я молчу.
-- Послушай! Что было, то прошло, -- продолжает Ворона. -- Теперь уже ничего не вернешь. Не надо было тогда ей тебя бросать, и ты не должен был остаться один. Но раз случилось... все равно что вдребезги разбитая тарелка.
Как ни старайся, не склеишь. Так ведь?
Я киваю. Как ни старайся, не склеишь . Что правда, то правда.
А Ворона продолжает:
-- Слышь? Твоя мать жила с ужасом и обидой в сердце. Прямо как ты сейчас. Поэтому она так с тобой и поступила. Не могла по другому.
-- Хотя любила меня?
-- Именно, -- говорит Ворона. -- Любила, а оставаться с тобой не могла. Ты должен понять, что было у нее на душе, и смириться. Понять, какой непередаваемый ужас и обиду она переживала. Понять, как себя самого. Нельзя, чтобы и с тобой это случилось. Не надо повторения. Иными словами, ее нужно простить. Конечно, это нелегко. Но ты должен. В этом твое единственное спасение. Другого нет.